Куликовская битва и ее отражение в литературе

К XIV – XV векам, когда ещё свежа была память о недавних событиях и живы многие их участники, были составлены «списки», или письменные воспоминания, где в литературной форме, присущей тому времени, были сделаны попытки составления русского эпоса. К основным из них можно отнести «Повесть о битве на реке Калке», «Сказание о Мамаевом побоище» и «Задонщину».

«Повесть о битве на реке Калке»

Хотя в «Повести о битве на реке Калке» описываемые события относятся к раннему периоду ордынского нашествия, этот литературный памятник вполне можно включить в ряд произведений о Куликовом поле – потому что в нём проводятся параллели между этими двумя битвами, притом даётся чёткий анализ монастырских летописцев (именно в одном из монастырей создавался список «Повести») о причинах поражения. Пишется о том, что только после объединительных действий «Димитрия княже» удалось впервые сломить силу орды. Но и напоминается, что главные битвы ещё впереди, враг силён, опытен и коварен.

Наиболее же полное документальное свидетельство произошедших в 1378-1390 годах событий, без каких-либо литературных реминисценций, даётся в летописях середины XV века – через 50-70 лет после Мамаева побоища. Это первая Софийская и четвёртая Новгородская летописи. Однако есть предположение, что своим первоначальным источником они брали Троицкую летопись, которая погибла в Большом пожаре Москвы в 1812 году, во время Наполеоновского нашествия.

«Задонщина»

Литературоведам сразу бросилась в глаза не только схожая сюжетная линия у «Слова о Полку Игореве» и «Задонщины», но и похожесть речевых приёмов в построении фраз в том и в другом литературном памятнике. При этом «Задонщина», конечно же, вторична. Да, в традициях того времени было описать, например, выспренний диалог между Дмитрием Ивановичем, князем московским, и Андреем Ольгердовичем, братом великого князя Литовского Ягайло. Всё бы ничего – но диалог, согласно «Задонщине», происходит прямо на Поле Куликовом, в разгар сечи – когда не то что осмысленную фразу трудно выговорить – команды подаются хриплым рёвом, и сведены они часто к одному слову. Или плач Ярославны в «Слове» вдруг превращается в многословные разрозненные реплики жён боярских, княжеских и воеводских, которые, к тому же, вопреки русской традиции тех лет, именуют себя в диалогах и репликах полными именами с присовокуплением титулов: «Тимофеева жёнка воеводы Валуева Федосья» или «Ондреева жена Марья да Михаловна жена Оксенья».

И если рассматривать «Слово», то там диалог на поле боя Игоря и Всеволода уместен. В «Задонщине» же – чувствуется, что неопытный автор, имея перед собой образец высокого стиля, не смог до него подняться.

Недаром отмечается, что взяв за основу «Слово», составитель (или составители, если это группа авторов) «Задонщины» не имел не просто опыта в написании подобных произведений – у них за плечами не было и традиции таких написаний. Таким образом, ордынское нашествие затормозило не только поступательное движение общества и производительных сил Руси, но и лишило её многих потенциальных авторов литературных шедевров. Потому что никто не может посчитать, сколько гениев было убито, угнано в рабство, да и просто не обучилось элементарной грамоте, чтобы связно изложить свои мысли или сотворить что-то новое.

«Сказание о Мамаевом побоище»

«Сказание», хотя и было написано в монастырской келье, принадлежало перу если не непосредственного участника событий (на Поле Куликовом было много благословляющих на бой и врачующих раны священников), то монаха или послушника, тесно общавшегося с таким участником. Чувствуется образованность и знакомство с лучшими образцами тогдашней прозы.

Подробно описывается готовность князя Московского, насколько это возможно, оттянуть прямую схватку со страшным врагом, его тщательная подготовка великого посольства под началом Захарии Тютчева, перечисляются богатые дары. И вполне мотивированное изменение планов, когда князь узнаёт о готовившемся вторжении орд Мамая.

Сюжет «Сказания» выстраивается по всем канонам литературного творчества: вот посол в Орде от московского князя Захария узнаёт о призыве Мамая к князю рязанскому Олегу. Вот о сношении Ягайло со злейшим ненавистником Руси, тем же Мамаем. Вот Дмитрий, уже получив напутствие митрополита Московского о мире любой ценой, едет в Троицу, где от преподобного Сергия Радонежского получает противоположное наставление и благословение на бой… Микросюжеты не противоречат друг другу, одно плавно вытекает из другого.

Вполне в духе того времени объявление Мамая посланником ада и язычником (хотя практически вся монгольская верхушка уже тогда исповедовала ислам). Читатель плавно подводился к мысли о том, что битва на Куликовом поле была битвой воинства христианского, православного, с поганым приспешником бесов. И победа в ней была закономерной и естественной – хотя далась большой кровью.